Жажда

"Каждому танку - своего хила. Чтобы потом ни случилось - это судьба." (с)

Она кричит. Я сижу у порога и слежу за полетом ласточки - будет дождь, и птица летает над самой дорогой, стежками, чуть не задевая пыль. На Внутренние Земли опускаются сумерки, с севера ползет туча и гонит перед собой тяжелый и влажный запах дождя.
Она кричит, а я ничем не могу помочь - и бессильны все мои чары, все мои перстни, все зелья и эликсиры. И я сижу, закусив костяшки и глотая позорные слезы: как там говорила наставница? Целитель не должен жалеть исцеляемого? Поздно.
Она не хочет, чтобы я ее такой видела и всегда просит выйти. Я до умопомрачения шляюсь по лесу кошкой или медведицей, охочусь, валяюсь на берегу у Осклизлой скалы, глядя в небо, и думаю о чем угодно, лишь бы не о том, что оставила за спиной.
Я предательница. Только я не знаю, что и кого я сейчас предаю. То ли ее, оставляя наедине с ее болью, а то ли себя - потому что я приду потом и принесу ей единственно верное решение, правильное для нее и ужасное для меня.
Она кричит и бьет кулаками в каменную стену, оставляя на ней черные кровавые следы и трещины. Она дренейка, и если бы это была не землянка, она бы выбила эту стену к демоновой матери. Там, под крышей, с потолка с испуганным шорохом сыпется песок.

История нашего знакомства? Никаких подвигов и чудесных спасений: она приехала в Круг Целителей Земли неподалеку от Андорала, а я в это время лечила там раненых. Она искала целителя, ожидая, что от нее будут шарахаться и отговариваться. Я знала, как ее лечить.
Куда уж проще. Я думала, наше общение закончится на том моменте, когда она сквозь зубы благодарила за сращенную плоть и восстановленные кости, но, как водится, мы предполагаем, а судьба - располагает. С тех пор я следую за ней, сижу за ее спиной в седле, царапаю щеки о черные доспехи, слежу за тем, чтобы ей не было больно - и почти всегда преуспеваю в этом. За одним только исключением.
Над нами смеются, на нас косо смотрят: друид-целитель и рыцарь смерти из Братьев Крови, более странную команду и придумать сложно. Удивляются, как это мы находим общий язык.
А мы и не находим. Я на нее ору, она на меня шипит. Я ненавижу ее за то, что мне вместо нее больно, а она меня за то, что вынуждена быть мне благодарной.

Свет гаснет все быстрее, ласточка куда-то пропала. У моих ног тяжело падает в траву первая дождевая капля.
И я иду вниз, сквозь запах мокрого мха, прелой сосновой хвои, сквозь тонкий аромат крови и каменной пыли, чужих страданий и чужой ненависти, от которой у меня темнеет в глазах. Иду, вливаю в нее ненадолго помогающее зелье, насильно разжимая сведенные судорогой челюсти, бью по щекам, подтаскиваю ближе доспехи и кричу, не замечая, что повышаю голос:
- Хватит! Хватит уже! Ты же видишь, - застежки ремней скользят под пальцами, - Этого не избежать... Давай же, встань...
- Я... я должна пытаться, - она за меня цепляется, смотрит в глаза и зло трясет за плечи. Я ей это позволяю, потому что даже такая незначительная чужая боль делает ей легче, - видишь, на этот раз я терпела... дольше!
- Ты не исцеляешься! - я ору, застегивая ее наручи, - ты просто привыкаешь! Так нельзя, одевайся! Элуна... Мать-Земля... не будь такой дурой! Вставай, вставай! Иди, убивай, мучай, режь на куски, только прекрати это наконец! Прекрати над собой издеваться!
- А ты?..
- А я... буду тебя лечить.
Я предательница. Только я не знаю, что и кого я сейчас предаю.

  С удовольствием почитала